Научные связи всегда были, есть и будут. Представить себе общество, которое вообще не имеет каких-либо научных связей с внешним миром, невозможно. Разве что пример Японии в период самоизоляции XVII — середины XIX веков. Другого примера абсолютной самоизоляции, изучая научные знания, мир не знает.

Вопрос о том, о каких связях идет речь?

На сегодняшний день Россия включалась в научные связи на условиях признания абсолютной ценности научных и образовательных систем Европейского Союза и особенно англосаксонских стран США и Великобритании. То есть, мы брали, по сути, их шкалу оценок, их научные подходы, их научные школы и сравнивали себя с ними. Если мы отказываемся от этого и выстраиваем, например, свою шкалу оценки, то, собственно, говоря, почему бы и нет? У нас может быть много своих научных школ и научных подходов.

Другое дело, мы будем меньше взаимодействовать не в области науки (в области фундаментальной науки взаимодействие никуда не денется), а в области доступного образования, то есть меньше наших студентов будет ездить учиться за рубеж. Но здесь возникает другой важный вопрос. А нужно ли нам, чтобы такое количество студентов ездило в Евросоюз, получало там некое полуобразование? Очень остро стоит этот вопрос.

Изоляция изоляции рознь. Да, меньше будем ездить на конференции, но то же время можно будет потратить, например, на работу с фундаментальной наукой. Почему мы стараемся больше ездить на конференции? Потому что это важно для отчетности. Значит, надо будет менять систему отчетности. Значит, надо будет меньше учитывать иностранные конференции в процессе зачета, а больше ставить свои собственные публикации. Меньше будет очередь в Scopus и Web of Science. Да, это ударит не по науке, а по околонаучной системе журналов.

Изоляция будет серьезным ударом по системам партнерства и целому сегменту людей, который завязаны на отправку наших студентов на обучение в страны Европейского Союза. Но опять-таки это будет удар не по науке, а по околоадминистративному кругу, который занимается этим взаимодействием.

Любое расторжение международного сотрудничества для образовательных и научных проектов имеет очень большие негативные последствия, потому что восстанавливаются такие взаимоотношения достаточно сложно. Но сейчас с обеих сторон, включая европейские и американские университеты, которые, как правило, занимаются не только образовательной, но и научной деятельностью в значительных объемах, идет расторжение институционального взаимодействия, организованных договорных форм сотрудничества, совместных проектов, участия в научном руководстве обмена студентами, научными сотрудниками. И если сохраняются какие-то контакты, то это контакты личной инициативы,  не поддержанной университетом, не поддержанной теми или другими научными организациями.

Для ученых, которые занимаются наукой, это ограничивает в дальнейшем публикации, лицензирование работ, продвижение своих научных результатов, совместное планирование будущих исследований. И здесь мы видим такую, как принято нынче говорить, культуру отмены сотрудничества.

Многие подчеркивают, что сохраняются контакты с учеными, университетами и научными организациями других стран, в первую очередь, Китая, Индии, Бразилии. Но научная коммуникация связана с языком, и ориентация наших китайских коллег и партнеров именно на китайский язык в таком партнерстве имеет свои ограничения. Мы понимаем, что сегодня происходит активное изучение китайского языка, но это непростой язык, это значительно влияет на менталитет, на культурное понимание друг друга. Переключить те или другие контакты оказывается непросто.

Конечно, сегодня и Китай, и Индия продвигают много научных идей и проектов, и они практикоориентированы на развитие технологий, в том числе. Однако разрушение в одной сфере с уже налаженным партнерством (те, которые находятся в рейтингах, завоевали многолетнюю репутацию), мне кажется, имеет риски именно для будущего, ограничивает участие российских коллег.

Сколько бы ни было заверений в том, что не будет никакой дискриминации, на самом деле, она, конечно, проявляется. Мы становимся невидимыми для ученых из других университетов многих стран мира. И наши аспиранты, наши молодые ученые, наши серьезнейшие руководители со своими научными проектами и вкладами тоже становятся как бы невидимыми для мирового сообщества.

Политическое давление очень сильно.  Оно сегодня диктует решения, которые действуют, увы, на разрыв. На восстановление научных связей, в том числе институциональных, потребуются годы.