Очень сомнительное занятие – обсуждать личные аспекты поведения того или иного режиссера полвека назад и больше. Само по себе копание в сплетнях вокруг крупных личностей указывает на ущербность современного потребителя. Плебеи всегда норовят найти в биографии выдающихся людей какие-то пороки, что сказать: «Ну, вот, он такой же, как я. Выпивал, налево ходил и ваще…» Однако вознесенные в творчестве оставляют после себя крупный след в созидании, а их «обсуждатели» уходят почти бесследно.

Вынесение на повестку таких вопросов в российском контексте проблематично, поскольку общий религиозный и моральный уровень в России ничуть не выше западного, включая образ жизни «деятелей культуры». Неразрешение содомитской пропаганды и проведения их парадов выделяют Россию в светлую сторону, но в остальном мы наблюдаем схожие тенденции.

Сказав все это, мы не можем не признать актуальности вопроса в общем контексте. Почему деятели культуры во всем мире выделяются низкими моральными стандартами? Это относится не только к режиссерам и деятелям таких низменных жанров, как «поп» и «джаз», но и к классическим музыкантам, не говоря уже о художниках. И тут уместен вопрос, не является ли их творчество частью вселенской интеллектуальной и духовной деградации? Если подойти к качественным параметрам западной культуры в целом, включая российскую, то обнаружится общая тенденция отхода от духовного и интеллектуального направления.

Есть такие исключения, как Робер Брессон и Филлип Херревеге, но общая тенденция заката ждет именно духовного ренессанса, нового света из Иерусалима. Истинное обращение человека к Творцу – это путь к исправлению того, что мы видим как закат Запада. Поиски и рассуждения в этом направлении уже есть начало такого ренессанса.

Случай Романа Полански — это случай двух историй. Первая — это классический момент «гения и злодейства». Полански, конечно, не гений, но он очень хорош, даже великолепен, он — блестящий режиссёр. Именно поэтому его в своё время выписали, чтобы он снял «Ребёнок Розмари». Это абсолютно пророческое кино: оно открывает эпоху, эру не только в таком направлении, как мистическое кино, но и в направлении, куда будет двигаться культура, культурные элиты, да и политические тоже.

По сюжету фильма группа сатанистов ждёт антихриста. Розмари — это человечество, которое беременно антихристом, и Полански предсказывает наступление новой эры. Однако он делает ещё одну очень важную вещь, показывает то, что называется заговор. Люди много говорят и много знают о заговорах, но на самом деле они не знают ничего.

Те заговоры, которые действительно существуют, — заговоры этих элит, ожидающих антихриста. Это можно понимать буквально, можно понимать фигурально, но это некая беременность антихристом. Та же тема есть у Полански в «Девятых вратах». Но лучше всех это показал Стэнли Кубрик в картине «С широко закрытыми глазами». Там же он показал самый страшный заговор, заговор педофилов, и теперь можно дружно погуглить фамилию «Эпштейн».

Полански, который был допущен в эту среду и который частично показал это, намекнул, хотя не так явно, как Кубрик, потом, по сути, был «слит» самими этими элитами. Его обвинили в педофилии, хотя обвинённых могло быть гораздо больше, а по сути — отдали на растерзание.

Роман Полански стал человеком, которого, что называется, «слили» и бросили под каток. Если мы вспомним, то в 1980-е гг. он вообще снимал непонятно что. Но всё-таки талант и бэкграунд позволили ему не то что бы вернуться в мировой кинематограф, а «прописаться» там «Пианистом». Кстати, любопытно, что в конце XX века Полански снял об ожидании антихриста «Девятые врата» — очень любопытный фильм, который по сути говорит, чем живёт творческая интеллигенция.

Я думаю, что Полански-режиссёра нужно воспринимать как художника, а художник он большой. Когда мы в России говорим о своём консерватизме, то мы тоже должны смотреть на кино и, прежде всего, на своё кино. Человек, снимающий очень консервативное кино, может быть распутником. Но мы же говорим о произведении искусства! И когда мы смотрим ленты вроде «Непосредственно Каха», у меня возникает вопрос: а что, простите, это консервативнее, правильнее и традиционнее, чем фильмы Полански? Нет, конечно. Что называется, посмотрите на себя.

Новая работа Полански «Дворец» (причём он снял картину без какой-то серьёзной протекции и поддержки) — немного маргинальное кино и очень серьёзное высказывание против нравов, царящих на Западе. Но и против наших нравов тоже, потому что наши нравы — во многом и западные.

Поэтому вопрос здесь не в консервативности. Полански многое повидал, и свои послания пытается сказать через свои фильмы. Но и наше кино я бы не назвал очень консервативным.

Роман Полански – великий режиссер. Вся его скандальная репутация – в какой-то мере часть его артистической карьеры. Что же касается обвинений его в растлении и прочем, то консерватизм проявляется не в ханжестве на службе у политических пигмеев, а в том числе и в приличиях, чувстве стыда при попытках влезть в чужую постель.

Сегодня приобретают гипертрофированные формы борьба с харрасментом, движение #Миту и еще многие подобные явления. Родилось это не вдруг, а в 1960-70-х гг., когда стало зарождаться в виде художественных форм и политических инструментов по воздействию на большие массы людей гуманитарным образом.

Независимо от того, бойкотировать американский кинематограф или конкретно антиамериканиста Полански, первого попавшего под каток борьбы с харрасментом, выглядит это все одинаково мерзко. В России известнейший режиссер Сергей Соловьев женился на 15летней Татьяне Друбич, но это не повод спекулировать на чужой личной жизни, как и на историях Романа Полански.

Даже если бы Полански снял одного только «Пианиста», он был уже великим режиссером, но он снял еще три десятка прекрасных картин. И в свои 90 лет он продолжает делать фильмы. Судя по критике, которая уже вышла относительно его последнего фильма, последняя его картина получилась, как минимум, достойной.

Сегодня 90летний Полански смеется на тем, во что превратился современный мир. В 1970-80-е гг. он выступал как творец антиутопий, а подобных мастеров, кто показывал бы уродство мира через антиутопии, оставляя надежду, что человек изживет в себе это уродство, не так много. Квентин Тарантино в «Однажды в Голливуде» сделал своего рода рифму к творчеству Полански, затронув не только трагедию гибели жены Полански Шерон Тейт, но и создав свою антиутопию, альтернативную реальность.

Давайте же смотреть великое кино, а не заниматься поисками грязи в чужих биографиях. В этом суть также и русского фундаментального консерватизма, чтобы оценивать все по значению, замыслу и масштабу, а то, что носит людоедский характер, бойкоты и прочее, не удостаивать вниманием.

Русская культура, безусловно, часть западной культуры, поэтому, пользуясь случаем, поздравим Романа Полански с прошедшим 90м днем рождения и премьерой его нового фильма «Дворец».

Наш псевдоконсерватизм, он, как известно, реакционный. То есть возник не сам по себе из корней русского консерватизма «Вех» или там даже брежневского лицемерия. Нет никакой русской традиции консерватизма, чтобы от ученика к ученику, от институции к институции. О русском консерватизме вычитано из книжек, как из книжек вычитано о, например, постмодернизме и деконструкции. А в книжке, как известно, можно написать что угодно, она от противоречий не развалится на части. Так что вопрос о том, ближе ли Полански русской душе-консерваторке, или ближе ей, например, тоже «фашист» фон Триер, или спящий на могиле Пастернака Тарантино, скорее риторический.

Отечественный консерватизм — это реакция, конечно же, но не на прогресс или его аморальные эксцессы, а на воображаемого геополитического врага. И если враг обижает известного ученого, политика или Роулинг, то мы можем пожалеть его или ее и сослаться на ее проблемы в выступлении перед деятелями культуры. Другое дело, что Роулинг живет там, и квартиру в Грозном она не ждет. Как, я думаю, и Полански. Это западный человек, западной культуры, в котором его бойкот является способом этой культуре принадлежать. Его или, скажем, Вуди Аллена, «отмена» — своего рода культурный контейнер, с надписью «токсично», но передавать его нам на поруки или отправлять сюда как Дина Рида или Поля Робсона, они не будут.

Проблемы Полански — это их проблемы, а не наши. И как-то нас не очень спрашивают, хотим мы их разделять с Западом или нет.

То, что во многом выглядит как проблема современности, это не просто сложность, а зачастую и принципиальный отказ от дифференциации планов и уровней рассмотрения. Речь идёт о том, что перед нами разные сюжеты и разные вопросы о том, как относиться к кому-то как к автору, как относиться к его произведениям, как относиться к нему как к человеку.

В большинстве случаев что к авторам, что к художникам, как к человеку, по счастью, нам следовало бы относиться практически никак, потому что нам с ними не взаимодействовать. Относиться как к человеку —возможность очень небольшого количества близких людей. Мы понимаем, что для любого из нас независимо от нашего положения те люди, с которыми мы взаимодействуем, — это несколько десятков, максимум сотня-две людей; с остальными мы не взаимодействуем никак.

Важный феномен современного мира условно обозначается как «селебритес», знаменитости — те, которые привлекают внимание как своими делами и своими достижениями (здесь можно говорить об актёрах, о политиках), так и (что особенно показательно для этого феномена) те, кто является знаменитостями как знаменитостями. Чем они известны? Только сами собой, известны как люди. Этот  феномен связан с новым устройством публичности, возможностью наблюдать за жизнью, соучаствовать из своей позиции. Я бы подчеркнул, что это очень морально сложный феномен, двусмысленный, потому что это история про подглядывание, про вроде как бы «соучастие». Но в отличие от реального соучастия и взаимодействия, это то поле, где ты остаёшься совершенно пассивным, где ты не берёшь на себя никаких обязательств и не совершаешь действий.

Именно поэтому столь легко как очаровываться, так и судить, потому что это суд над тем, кто вроде бы условно близок — те же самые средства массовой информации создают эффект соприсутствия, но при этом эта близость сугубо иллюзорная. Это близость от наслышанности, насмотренности семейных дел королевской фамилии или чего-либо подобного.

В этом плане принципиально важно сказать, что почти ни для кого из нас, кроме тех, кто особо близок, неизвестны, непонятны и недоступны особенности Романа Полански как человека, меняющегося во времени, его суждения и его действия.

Так можем ли мы первоочередно судить о человеке на основании какого-то набора предъявленных публичных фактов? Другими словами, если речь идёт о юридическом действии и решении, например, о совершении преступления, то возникает несколько возможных следствий. Во-первых, вполне конкретные юридические последствия. Во-вторых, решение о том, желаем ли мы иметь дело с субъектом, который, например, подвергся такому наказанию и осужден за совершение такого-то преступления. И наконец, возникает вопрос о том, смотреть, читать, слышать?

Очень важным является то, что произведение искусства автономно. Конечно, в современном мире мы не можем до конца отделить произведение от автора. Это обращает нас, в том числе, к нововременной романтической фигуре создателя, творца. Это особенно заметно, когда мы говорим о фильмах. Обратите внимание, Полански — режиссёр, хотя фильм — это результат деятельности очень многих людей. Но романтическая концепция, которая связывает творчество с определённой личностью и мыслит творчество как продукт этой конкретной личности, заставляет нас и сами фильмы рассматривать подобным образом, устанавливая прямую связку: «человек – автор – результат творчества». Причём фильмы — яркий пример, показывающий всю сложность ситуации.

Если говорить об условно консервативной позиции, то она состоит сейчас во многом как раз в акцентировании разведения уровней и планов рассмотрения. О чём конкретно мы говорим? Говорим ли мы о произведении, о контексте, об авторе, о человеке (обратите внимание: отличном от автора), говорим ли мы о действии — или мы говорим о той личности, которая отражается в этом действии, и в какой степени это является поступком? Консерватизм в этом плане выступает удержанием сложности, и в том числе невозможности давать какие-то простые ответы en masse, слепляя в единый ком и вопрос о человеке, и вопрос о поступке, и вопрос о юридической квалификации, и вопрос о творчестве, и вопрос о творчестве пятидесятилетней давности, и о том, как нам сейчас судить из этой перспективы, делая вид, как будто дистанции в десятилетия не существует.

Ни к какой западной кампании не стоит присоединяться, памятуя о тех же самых судах Вайнштейна или бывшего кандидата в президенты Франции, директора Международного валютного фонда. Эти суды вообще ничего не стоят. Получается, что на самом деле за ними стоит больше клеветы, чем сути.

Предпочтения Романа Полански бесспорны. Но суть-то в том, что наши враги те, кто эту ориентацию навязывают, делают из этого политическое движение, направленное на разврат детей и молодёжи. Вся это тенденция ЛГБТ — безусловное зло.

Полански же к этому не имеет никакого отношения. Его эротическая жизнь — это его личное дело. Он никому, на самом деле, не причинял зла, уже не говоря о том, что он просто супергениальный режиссёр. У многих известных, выдающихся и гениальных людей были такие вот симптомы, ну и что?

Считать Романа Полански одним из лучших режиссеров современности — это на любителя. Хотя режиссер он бесспорно потрясающий. Его склонность к несовершеннолетним проявилась еще в «Ребенке Розмари», где играла Миа Фэрроу, такой стиль был в 1960-е годы.

Но, безусловно, я считаю, что Россия не должна впадать в морализм и лицемерие Тартюфа. Искусство и произведения искусства надо отделять от тех моральных требований, которые мы предъявляем самим себе. Так, знаете ли, можно и Микеланджело запретить на основании того, что он, по некоторым слухам, был гомосексуалистом. Да и много кого еще кого за имморализм можно вычеркнуть — просто выкинуть половину мировой культуры поневоле.

Мухи отдельно, котлеты отдельно. Наши личное поведение в этих вопросах должно быть правильным, а уж произведения искусства — это рефлексия, боль и высказывание трепещущего человеческого естества, как физического, так и духовного. И в этом его ценность: какой есть, такой есть.

Я, например, совсем не разделяю гомосексуальных взглядов Жана Жене, но многие пьесы, например, «Дневник вора» — трагический феномен французской культуры, который не выкинешь из европейской культуры.