В нашем Уголовном кодексе, как и во многих других, есть статья за сокрытие информации о готовящемся преступлении, которое объединяет непосредственного планировщика злодеяния и тех людей из его окружения, которые этот факт скрывают. Поэтому надо разобраться в самом слове «донос».

Во время Перестройки доносительством называли все те заявления, которые писались в 1930-е годы. Зачастую эти доносы писали люди, которые хотели, например, живя в коммунальной квартире, избавиться от соседа, чтобы захватить побольше жилплощади. При помощи механизма, который тогда существовал, они решали свои корыстные вопросы.

Есть еще и факт того, что в криминальном мире любое содействие работе официальных властей считается, мягко говоря, неправильным, если даже такое слово «западло». Криминальный мир считает, что любое содействие граждан в наведении какого-то порядка, в том числе при помощи написания заявления, неправильно и недопустимо.

Но если гражданин пишет официальное заявление с подписью, сам относит его в органы власти и не прячет свою личность, то это ни в коем случае нельзя называть доносом.

В советское время было достаточно большое количество анонимок: неравнодушные граждане не подписывали свои бумажки. И когда человек делает что-то, прикрываясь своей анонимностью, тогда, с моей точки зрения, это можно квалифицировать как позорное и отвратительное явление, которое можно назвать «донос».

Слово «донос» использовать уместно, и если, например, вы находитесь на оккупированной фашистами территории во время войны, а сосед пишет на вас донос, что вы – коммунист или член партизанского отряда. А если речь идёт о нашей общей Родине и стране, то мне сам этот термин «донос» не очень понятен.

Если речь идёт о реальном преступлении, за которое можно человека «подтянуть» и о котором другой гражданин информирует власть, то это сообщение о преступлении. Если это клевета, то это клевета: если человек такого не делал, а на него пишут бумагу, и у него потом возникают проблемы — он вынужден доказывать, что он не виновен. Но само по себе слово «донос» в текущем контексте мало понятно, что означает.

Как ни горько признать, доносы – это очень древняя, наверное, даже вечная практика. По доносу осудили и казнили Сократа; в Риме, республиканском и императорском, доносы писали в неимоверном количестве. Что уж говорить о Новом и Новейшем времени…

У доносов разные причины и цели. Попытка встать как бы вровень с тем, на кого донес – таковы обвинители еретиков и ученых, или, к примеру, авторы «публичных доносов» в России XIX-ХХ веков (вроде статей Фаддея Булгарина или Платона Керженцева). Обелить себя от подозрений, оградить от возможных преследований (кстати, далеко не всегда помогало). Искренняя и туповатая страсть верноподданного. Устранение конкурента – чаще всего в науке, литературе, искусстве. Месть, разумеется. Просто агрессия, ярость – месть не данному конкретному человеку, а всей своей несчастной жизни: я тут маюсь за грошовую зарплату, вот пусть «всем этим» тоже будет плохо. Ну и наконец, желание получить что-то реальное – от продвижения по службе до лишней комнаты в коммуналке.

Разумеется, и то, и другое, и пятое – отвратительно.

Осталось подумать, как предотвратить доносы – точнее, их пагубные последствия, поскольку сама страсть напакостить ближнему своему неустранима, к сожалению. Мне кажется, тут есть несколько пунктов.

Первый. Нужен четкий каталог «наказуемых деяний». Расплывчатость и туманность закона стимулирует доносчика. В Древнем Риме был закон об «оскорблении величества»; согласно этому закону, сквернословить, драться, справлять нужду, наказывать раба и заниматься любовью в присутствии изображения императора – было запрещено. Поэтому можно было донести на человека, который пошел в туалет, имея на пальце перстень с портретом очередного цезаря. Важное уточнение из современной европейской практики. Например, запрещено парковаться на газоне. Гражданин сообщает, что автомобиль с таким-то номером нарушил этот запрет. Донос ли это? Или сообщение сознательного гражданина? В нашей стране, где всего два-три поколения назад по доносам людей арестовывали и расстреливали – выработалась некая аллергия на такое поведение. Но, если трезво рассмотреть – это именно что информация о реальном нарушении.

Настоящий (то есть подлый, агрессивный, мстительный и корыстный) донос всегда расплывчат, полон намеков и эмоций. Доносчик обвиняет свою жертву в «чуждых веяниях», в «недостатке патриотизма», в «нелюбви к руководству», в «низклопоклонстве перед заграницей», в «связях с врагами народа» и т.д. и т.п. В общем «недобитый буржуй с кадетской идеологией».

Второй, весьма важный пункт. В России XVII – XVIII веков существовало правило «доносчику – первый кнут». Если некто приходил с доносом – его, согласно грубым обычаям тех времен, подвергали самой настоящей пытке. Зачем? Чтобы выяснить, насколько правдив его донос. В наше гуманное время нужно всего-ничего – потребовать от доносчика внятных доказательств того, что объект доноса действительно «не любит руководство» и «ведет себя непатриотично».

Наконец, третий пункт. Создание в обществе атмосферы презрения к доносчикам, которые – во многих случаях – просто клеветники или, самое мягкое, безответственные сплетники.

Редкий случай, когда я полностью согласен с Дмитрием Сергеевичем Песковым. Практика доносительства, как он справедливо заметил, всегда была, есть и будет отвратительной, а доносят, потому что люди сами по себе злые и нехорошие.

Практика доносительства — это практика ресентимента: доносят из зависти; чтобы получить очередную карьерную ступень; или, как им кажется, заработать денег. Либо доносят просто, чтобы отомстить человеку, который им неприятен или, наоборот, приятен.

Ничего нового в этом нет. К сожалению, эта практика в последнее время стала гораздо более частой. Люди иногда ещё «стучат» из чувства ложного патриотизма. Я считаю, что подобную практику нужно наказывать.

Не зря на Руси говорили, что доносчику первый кнут, а в моей юности говорили, что стукачей надо выкидывать в тумбочке со второго этажа.

Все это, естественно, не относится к тем ситуациям, когда вы сообщаете в силовые структуры о готовящемся теракте или о ином преступлении, представляющем общественную опасность. Безусловно, когда речь идёт о непосредственной угрозе и готовящемся преступлении, а не о том, что какой-то человек переехал за границу или пишет неподобающе восторженному образу мысли, — это не стукачество и не доносительство.

Где-то в XIX веке донос не был чем-то плохим, это было заявление гражданина о нарушении закона. Причём очень важно, что заявление, связанное не с тем, что ущемили права этого человека (иначе это была бы жалоба), а заявление о нарушении закона, чтобы наступила справедливость.

Страна у нас многонациональная, и достаточно долго многие сообщества (это сохраняется и до сих пор) руководствуются в понятии справедливости и достижения справедливости традиционным правом. Но традиционное право иногда было настолько жестоким, что даже предполагало убийство. При этом люди, если считали, что кто-то провинился и сделал плохо всем (обращаю на это особое внимание, навредил не кому-то конкретно, а обществу), например, испортил улей, то такого человека в соответствии с традиционным правом могли провести по деревне и чуть не на голову этот улей надеть с понятным исходом. Каждый мог его ударить настолько сильно, во сколько оценивал причиненный общине ущерб. Об этом официальным властям не сообщалось.

Изначально доносы не несли отрицательной коннотации, само слово не было плохим. Доносы не могли быть анонимными, что тоже очень важно — человек открыто выступал и говорил, что есть несправедливость, нарушены общие законы. Поэтому сама по себе подобная практика неплоха, ведь мы говорим именно о справедливости.

Но после это всё трансформировалось. В постреволюционный период считалось, что доносить властям нехорошо, это было атрибутом именно царской России, «охранки» и тд. После это вновь трансформировалось, и уже в 1930-е годы доносы возобновились, причём совершенно на других основаниях. Очень часто это был способ сведения счётов. Именно оттуда идёт та отрицательная коннотация слова «донос», которую мы сейчас имеем.

Но как поступать простому гражданину, если он видит, что нарушается закон? Если он пишет заявление в Следственный комитет или прокуратуру, это донос или борьба за правду и справедливость? Какие у него есть инструменты? Публичное объявление о том, что справедливость нарушена, нарушен закон в общественном сознании порицается. Но какие остались ещё инструменты для восстановления справедливости? Если открытые инструменты порицаются, остается традиционное право.

Была нашумевшая история, когда из-за ошибки диспетчера разбился самолёт с детьми над Боденском озером. Виталий Калоев, у которого погибла вся семья, убил виновного диспетчера, потому что считал, что официальное правосудие как-то очень мягко поступило с виновным. Все считали, что это несправедливо, что были нарушены наши коллективные общественные права. Калоев поступил в соответствии с традиционным правом, он пошёл и восстановил справедливость так, как он считал нужным. Обратите внимание, на Кавказе никто не осудил его, никто не осудил его и в нашей стране в разговорах на кухне. Убийство — это плохо, но когда было нарушено ощущение справедливости, то остаётся то, что считается таким диким традиционным правом: глаз за глаз.

Само слово «донос» в нынешней его коннотации нехорошее, но должен быть некий инструмент, когда людям не надо будет выходить на улицу, чтобы заявить о своём несогласии. Должен быть какой-то канал, через который люди могут сказать: я считаю, что это несправедливо, что это неправильно, обратите, пожалуйста, внимание на это.

Донос для того, чтобы свести счёты или нагадить в угоду себе и личной выгоде — это мерзко, но без сообщений о нарушении закона мы никакое правовое государство не построим. В обществе необходимо поднять разговор о том, что нам делать, когда мы видим несправедливость, какие у нас есть инструменты? Давайте их обсудим, будем их использовать и следить, чтобы это работало именно как инструмент справедливости, а не в каких-то других целях.