Новый механизм определения экспортной цены нефти — не про помощь российской топливной отрасли, а про помощь бюджету. Он не ставит такой цели: помогать нефтяникам.

У бюджета есть проблема — непрозрачная система определения цены Urals, и отсюда выпадающие доходы. При этом есть ощущение, что это скрытые выпадающие доходы, и Минфин просто не знает, сколько выпадает. Поэтому они привязали к более прозрачным понятным формулам. У Brent понятная цена, понятно, как она определяется: на любом новостном портале висит котировка.

Скидка постепенно снижается. Соответственно, это просто минимальный порог, по которому будет начисляться налогообложение. Если цена Urals будет выше, исходя из информации, которая будет у Минфина, — будет больше налогов, вот и всё.

Это механизм для бюджета, но не для нефтяников.

У России был вариант жестко контролировать правительством цены, по которым российские нефтяные экспортеры продают свою нефть: в каждой компании запрашивать и в реальности проверять кучу документов, забыв при этом о презумпции невиновности, чтобы каждая компания раскрывала, какую и какому трейдеру или посреднику компания дала скидку, и так далее.

Можно было поступить проще: ввести некую индикативную цену, с которой будут считаться налоги. Например, взять цену Brent, она известна и торгуется на бирже. От нее сделать определенную скидку, и вот уже с получившейся стоимости Urals («искусственный» Brent минус тот уровень, списки которого дает правительство) считать налоги. И дальше уже компании могут хитрить, крутиться, если смогут, но пусть дают меньший дисконт, а если нужно, то дают больший дисконт, чтобы поддерживать уровень экспорта. Это уже дело компаний.

Изучать документы правительство, скорее всего, не собирается, а просто будет так брать с них налоги. Я думаю, этот компромиссный вариант лучше, чем если бы правительство пыталось в каждой компании проверять тонну бумаг. Такие методы вообще могли бы обвалить экспорт. А так это было бы компромиссным решением, и какое-то время оно продержится.

Государство очень недовольно теми результатами, которые получились в рамках исполнения бюджета за январь 2023 года. Мы видим даже в пресс-релизе Минфина существенное снижение выручки по сравнению с тем, что ожидалось, именно от нефтегазового комплекса. И основную проблему здесь государство видит в сокращении поступлений от экспортной пошлины и НДПИ на нефть.

Проблема заключается в том, что те средние цены, которые Минфин получает для расчета размера экспортной пошлины и НДПИ, очень низкие.

Во-первых, непонятно: это релевантные цифры или нет? Минфин покупает данные о средней цене у компании Argus, а компания Argus засекала их в порту Роттердама и на Сицилии. Но с 5 декабря туда российская нефть морским транспортом вообще не приходит, то есть там нет таких сделок, чтобы понять, какая же средняя цена. Argus попытался скорректировать схему своего расчета, но всё равно она не воспринимается российским руководством как релевантная. Есть очень большие подозрения, что на самом деле российская нефть экспортируется по гораздо более высокой цене. Сейчас разрабатывается новая методика, как же все-таки получать релевантные данные по средней стоимости экспортной нефти из России.

Во-вторых, это попытка заставить компании идти по пути снижения скидки. Здесь как раз мы видим инициативу Минфина, который говорит о том, что устанавливает нижний порог размера скидки на каждый баррель. С 1 марта это будет 34 долларов, потом в следующем месяце 31, потом 28—25, и так далее. То есть министерство фактически говорит компаниям: вы можете давать любую скидку, хоть 50 долларов, хоть 60 на каждый баррель, но я буду считать, что максимальная скидка, которую вы дали, — 34 (потом она будет уменьшаться), и исходя из этого показателя буду считать вам размер экспортной пошлины и НДПИ. Если при этом средняя цена, которую оно будет фиксировать (пока что при помощи Argus), будет выше, чем со скидкой 34 доллара, тогда подсчет будет из фактически экспортной цены, размера экспортной пошлины и НДПИ.

Таким образом, Минфин хочет стимулировать компании, чтобы те снижали размер скидки для потребителей, потому что зачастую нефтяные компании, в общем-то, всё устраивает: им главное продать больше объемов. От подорожания больше зарабатывает государство как раз за счет взимания экспортной пошлины и НДПИ, чем компании, поэтому компании более-менее спокойно относятся к наличию этой скидки.

С другой стороны, мы видим, что государство пытается как раз изменить это определение средней цены. Говорят, что возможно будут создавать какой-то свой индикатор. Либо Argus поменяет методику и будут засекать, сколько стоит российская нефть при отгрузке в Индии, либо контракт перейдет к компании Platts, которая первая заявила, что теперь отслеживает стоимость российской нефти в Индии.

Государство, к тому же, снижает добычу и экспорт для того, чтобы, с одной стороны, толкнуть цены на нефть вообще вверх: даже с учетом скидки мы всё равно будем зарабатывать больше, и плюс это элемент работы с потребителем. Если определение максимальной скидки — это работа со своими поставщиками, со своими российскими компаниями, то сокращение экспорта — это работа с потребителем. По сути, им говорят: соглашайтесь на уменьшение скидки, тогда мы вернем объемы на рынок, и вся нефть подешевеет. Потому что, если мы сейчас сократим экспорт, возникнет глобальный дефицит, и вся нефть в мире начнет дорожать, не обязательно российская.

Поэтому потребителю будет выгоднее согласиться с сокращением скидки на российскую нефть, но чтобы Россия при этом вернула объемы и таким образом другая нефть подешевела. Здесь Россия принимает целый комплекс мер.

Государство также пытается повысить доходы бюджета, снизив стоимость фрахта, то есть доставки нашей нефти морским транспортом. Чем меньше мы экспортируем, тем меньше ажиотаж вокруг танкеров, меньше дефицит, а значит, можно выторговать наиболее низкие тарифы фрахта на перевозку нашей нефти. Снижение объема производства, соответственно экспорта, — это тоже попытка меньше платить за перевозку, и больше денег останется у компании, с которых выплатят больше налогов в бюджет.