Безусловно, сравнение 2014 и 2022 напрашивается само собой. В 2014 году мы бескровно (и в этом особенность того, что происходило тогда в Крыму и в Севастополе) вернулись домой. Мы боролись за это долгие годы, но сами организационные процедуры, начиная от нашего Митинга народной воли, который состоялся 23 февраля 2014 года на площади Нахимова, и завершая нашими референдумами, заняли несколько недель, и за референдумом сразу же 18 марта состоялась торжественная церемония в Кремлевском дворце.

Вслед за этим был принят Шестой федеральный конституционный закон, который регулировал все правовые вопросы, в том числе самый главный — о вхождении Крыма и Севастополя в состав России.

Для нас это было очень важно. Севастополь стал самостоятельным субъектом Российской Федерации. За это мы тоже боролись, наши самые смелые чаяния были удовлетворены.

Я думаю, что те же чувства все испытывают и сейчас. Я смотрела внимательно все передачи, которые транслировались с референдумов (я сейчас в Москве, не смогла поехать на наши территории, освобожденные от украинского нацизма, и поэтому по телевизору следила за тем, как голосовали люди). Я вижу много общего: мы шли как на праздник на этот референдум, и они идут с тем же чувством.

Конечно, мы понимаем, что 8 лет, которые отделяют наш референдум от референдума сегодняшнего, который уже состоялся, — это 8 лет войны, крови, боли, слез, особенно если мы говорим о Донецке и Луганске. Людям пришлось очень многое пережить. Да и Запорожская, и Херсонская области — там не было активных военных действий все эти годы, но сейчас они живут в военных условиях. Убивает людей руководство Украины, которое заявляет о том, что это их территория.

В этом смысле между нами огромная разница. Разные условия, в которых мы пришли к этим референдумам. Но чувства людей были, безусловно, такие же удивительно мажорные. Они были счастливы, что у них есть такая возможность выразить свою точку зрения (да и результаты об этом говорят) и быть частью России.

В 2014 году 18 марта я была в Кремлевском дворце, и мы слушали речь президента Путина. Наша небольшая делегация от Севастополя и Крыма сидела  почти в самом начале зала. Чувства, которые нас тогда переполняли, вообще сложно было с чем-то сравнить. Я как-то говорила, что только чувства, испытанные при рождении моих дочек, могут сравниться с тем, что я испытывала тогда.

Безусловно, я думаю, что сегодня руководители тех пока еще территорий, или же республик, которые скоро станут субъектами Российской Федерации, и их жители наверняка испытывают такие же чувства, — может быть даже более сильные, поскольку они вырываются из неволи, я бы так сказала. Для них эти 8 лет были страшным испытанием. Это то, чего нам удалось миновать, — война, и смерть детей, и смерть молодых людей, и смерть стариков. Это невозможно вообще ни объяснить, ни пережить, ни забыть.

Но для наших будущих граждан, конечно, теперь наступает новая полоса в жизни: надежда, вера, любовь к Родине, возможность свободно говорить на родном языке.

Мы за это боролись в течение 23 лет — за право говорить на своем родном русском языке и за свою подлинную историю. Это были слоганы в наших многих гуманитарных акциях. У них теперь тоже, кроме того, что они надеются на прекращение вооруженного конфликта (и я надеюсь, что это в достаточно близкой перспективе обязательно случится), будет возможность свободно говорить на своем языке, иметь подлинную историю.

Это так важно! Люди, которые не были этого лишены, этого не понимают. Но мы очень хорошо это понимаем, поэтому сочувствуем тому, что происходило, и рады, что все так завершилось.

Есть такое выражение: праздник со слезами на глазах. Вчера 23 человека погибли в колонне мирных жителей.

Если Крым был сродни ощущению света, тепла, радости, солнечности, и мы все дружно аплодировали его присоединению, то сегодня, повторяю, мы тоже будем, конечно, аплодировать, но со слезами на глазах, равно как и сами жители этих территорий.

8 лет. Слишком многое вместилось в эти 8 лет и, к сожалению, оттого радостные моменты отошли на второй план. Это одновременно еще и день скорби по тем, кто не дожил до сегодняшнего дня, до подписания, признания парламентом и ратификации этих договоров.

Для меня, как для человека, который понимал, что нужно было учесть или признать итоги референдума, проведенного в 2014 году и в Донецке, и в Луганске, по-человечески это опоздание на 8 лет звучит как укор российской власти.

К сожалению, последствия сегодняшних событий будут скорее негативны, чем позитивны с точки зрения поисков урегулирования конфликта.

Во-первых, очевидно, что решение о присоединении территорий на обозримое будущее закрывает возможность политического диалога между Киевом и Москвой, как, впрочем, и политического диалога между Россией и Западом. Руководство Украины не сможет вести диалог на этих новых условиях, то есть не сможет согласиться, что Украина теряет значительную часть территории. Собственно, президент Зеленский об этом уже говорил. Говорили об этом и западные лидеры.

Поэтому максимум, на что мы можем рассчитывать, — это переговоры по таким техническим частным вопросам, как, скажем, продление зерновой сделки, обмен военнопленными, может быть, вопрос обеспечения безопасности Запорожской атомной электростанции, и так далее. Все, что касается общего урегулирования, пока что откладывается на неопределенное будущее.

Во-вторых, по всей видимости, Украина при поддержке Запада будет пытаться отбить эти территории каким-то образом. И времени на это у Украины не очень много, поскольку уже к концу осени или в начале зимы на ход боевых действий могут оказать влияние те мероприятия по частичной мобилизации, которая сейчас запущена в России.

У Киева сейчас появляется очень небольшое окно возможностей для того, чтобы изменить ход конфликта в свою пользу, и это может означать эскалацию, а поскольку статус территорий меняется, то эскалация возможна не только с украинской стороны, но также и с российской.

На Западе очень опасаются того, что при определенных обстоятельствах Россия может рассмотреть вопрос об использовании тактического ядерного оружия. И это, конечно, сейчас становится одним из центральных вопросов, который выходит даже за рамки украинского конфликта, поскольку здесь возможны самые негативные сценарии вплоть до глобальной ядерной войны. Это, мне кажется, обстоятельство, которое тоже необходимо учитывать.

 И конечно же, российское решение об изменении статуса территории, по всей видимости, будет еще одним стимулом для того, чтобы если не увеличить, то, по крайней мере, сохранить уровень поддержки украинских вооруженных сил со стороны Запада. Сейчас в бюджете Пентагона предусмотрены очередные 12 млрд долларов на это. В случае обострения конфликта, географической или вертикальной эскалации, вероятно, помощь Запада Украине не только сохранится, но может быть даже будет увеличена.

Это те неизбежные последствия 30 сентября, с которыми нам придется столкнуться в самое ближайшее время.

Крымский консенсус возник на волне эйфории первых дней «Русской весны» и был обусловлен мощным эмоциональным подъемом, который охватил общество в марте 2014 года. По сути дела, крымский консенсус изначально был «консенсусом праздника». Только что завершилась Олимпиада в Сочи, которая была должна показать новый облик России как современной, открытой, дружелюбной, привлекательной для жизни страны. В сознании граждан возвращение  Крыма стало своего рода продолжением оптимистичной олимпийской истории, последним актом грандиозного праздника. И в этом смысле праздничный салют в честь воссоединения с Крымом и Севастополем был абсолютно естественен и органичен.

В то время в массовом сознании еще не было ощущения напряженности, тревоги, предчувствий начинающейся новой холодной войны. Первая реакция коллективного Запада на крымские события также была не слишком агрессивной, а введенные по горячим следам санкции носили, скорее, символическое значение.

Сейчас мы живем в другую эпоху. Двадцатые годы кардинально отличаются от относительно спокойных нулевых и десятых, это принципиально новый исторический период, для которого характерны  предчувствия эпидемий, войн, социально-экономических катаклизмов.

Имеет принципиальное значение тот факт, что к началу двадцатых годов на Западе возник  антироссийский консенсус, формирование которого стимулировало в том числе и унизительное поражение правящей партии на президентских выборах в США в 2016 году.  В рамках этого процесса произошла  и окончательная   трансформация Украины в национал-диктатуру, где гламурный фасад и голливудский антураж прикрывал неограниченное насилие, произвол и готовность к этническим чисткам. Неизбежность ответа на этот исторический вызов носила ультимативный характер.

Происходящее сегодня воссоединение России с регионами исторической Новороссии происходит в совершенно другой психологической атмосфере, чем возвращение Крыма. Это не эпизод праздника, а волевая и решительная реакция на экзистенциальную угрозу, которая нависла над Русским миром, над несколькими миллионами соотечественников, которые, по сути, ничем не отличаются от нас — говорят на том же языке, носят те же имена, живут в таких же домах, что и мы. Есть ощущение, что все мы — часть большой единой общности.  У нации включается инстинкт цивилизационного самосохранения,  который  диктует и логику сегодняшних событий, и логику дальнейших действий.