В ночь с 29 на 30 сентября 1938 года между Великобританией, Францией, Италией и Германией было заключено Мюнхенское соглашение – знаменитейший документ XX века, по которому Судетская область Чехословакии, где после Версальского передела Европы проживали 3,5 миллиона немцев, переходила к Рейху.
И в Советском Союзе, и в постсоветской России Мюнхенское соглашение практически всегда называют «сговором». Главного идеолога Мюнхена Невилла Чемберлена советская и российская историография обычно характеризует в стиле полпреда Ивана Майского: «В памяти человечества (именно человечества, а не только Великобритании) он [Н. Чемберлен] остался зловещим монстром, которого оно долго не забудет». Демонических оттенков добавляет ему и британский историк Дэвид Даттон: «В конечном счете, репутация Чемберлена, его общественные деяния будут так или иначе зависеть от оценки Мюнхена и политики умиротворения. Ожидать принципиально другого – все равно, что надеяться, будто Понтий Пилат когда-нибудь станет рассматриваться как успешный администратор провинции Римской Империи» (Dutton D. Neville Chamberlain. L. 2001. P. 7).
Прокомментировать те события, которые и сегодня вызывают общественную дискуссию, PublicO попросило историка, специалиста по британской политике и биографа Н. Чемберлена Моргану Девлин:
«Сентябрь 1938 для британцев, да и для всех европейцев напоминал «один затянувшийся ночной кошмар», как охарактеризовал происходящее премьер-министр, – поясняет Девлин. – На улицах рыли траншеи, детей учили надевать противогазы, здания были обложены мешками с песком. Правительство выпускало брошюры, как вести себя в случае бомбежки. Европа едва опомнилась от ужаса войны двадцатилетней давности и, казалось, вот-вот вновь будет ввергнута в сражения, которые с развитием военной мысли обещали быть куда страшнее».
«Чехословацкий кризис длился с весны 1938, когда лидер судетских немцев Конрад Генлейн потребовал автономии. Полгода над Европой висела перспектива неминуемой военной развязки. Если внимательно изучить бумаги премьер-министра, то можно увидеть, что первой его реакцией на проблему Судет была мысль о предоставлении гарантий безопасности территории ЧС. Но учитывая а) географию б) собственные (катастрофически недостаточные) военные мощности он вынужден был отказаться от подобной инициативы», – рассказывает историк.
«Если внимательно изучать бумаги Невилла Чемберлена, которые, по счастью, сохранились в огромном объеме, можно вообще сделать удивительные открытия, – продолжает Девлин. – Например, что за его политикой умиротворения вовсе не стояло желание стравить Гитлера со Сталиным, отводя таким образом военную угрозу от Запада. И что его визиты в Рейх вовсе не были «раболепием перед диктаторами», как это часто выставляли советские историки. Целью всей его политики тогда было не допустить войны в целом, навсегда. И, по его собственному признанию, руководила его действиями "старая добрая троица – вера, надежда и любовь"».
«Поразительно встречать на страницах кровавой истории XX века политика, который наконец-то занимается тем, чем и должен, – думает о простых людях, которые примут на себя всю тяжесть войны, и потому старается ее не допустить. И особенно поразительно то, что ему удается это сделать, удается сломать систему, да, пусть и всего лишь на шесть месяцев, - указывает историк. - Но Чемберлен отнюдь не был "восторженным идиотом". Его политика была продиктована не только возвышенными мотивами, но и отчетами экспертов о военном положении и Британии, и Франции. Помимо прочего у премьер-министра было абсолютно ясное видение, что страна "не будет следовать за нами, если мы попытаемся принудить ее к войне из-за того, что национальное меньшинство не может получить автономию" (Feiling K. Life of Neville Chamberlain. L. 1970. Pp. 361-362). Были получены сообщения от практически всех доминионов от Южной Африки до Австралии и Канады, что они не поддержат метрополию, если она выберет войну, то есть кризис 1938 грозил распадом Британской империи, что и случится позже по итогу Второй мировой».
Однако с реальностью мира без войны не хотели мириться другие политики, причем речь идет не только об Адольфе Гитлере или полковнике Беке и не только о британских оппонентах премьера вроде Черчилля или Идена, но и о соратниках Чемберлена, особенно о лорде Галифаксе. Все эти люди уже спустя полгода после подписания Мюнхенского соглашения, гарантирующего «мир для нашего поколения», вытерли об него ноги, а спустя еще полгода начали Вторую мировую войну, унесшую порядка 60 миллионов жизней по всей планете. «Того, кто хотел мира, победили те, кто хотел войны. До сих пор эта их победа не считается аморальной, наоборот, славится и чтится, а многим политикам служит ролевой моделью поведения и сегодня», – заключает Девлин.
«То, что сделал премьер-министр в сентябре 1938, характеризуют теперь огромным набором нелестных эпитетов, как и предсказывал его соратник посол Гендерсон "прольются океаны чернил в критике тех наших действий". Но вряд ли найдется более подходящее определение популярному сегодня термину "политическая воля", чем то, что в сером пальто с оливковым подбоем бодрой решительной походкой ранним утром первого осеннего месяца, сжимая в руке свой неизменный зонтик, на аэродром Большого Лондона Хестон прибыл премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен».
